|
|
Pojawienie się Internetu i zbudzonej przezeń hydry czarnego rynku farmaceutycznego – wraz z upublicznieniem archiwum wiedzy endokrynologicznej – znacząco przyczyniło się do wyrwania kontroli nad gospodarką hormonalną z rąk stojących na jej straży instytucji, próbujących niwelować dążenia zagrażające ustanowionym kanałom dystrybucji seksualności.
|
|
|
Isto não significa, entretanto, que a distinção entre o ontológico e o normativo, entre fato e valor, seja nítida e limitada. Os vetores do anti-naturalismo normativo e o naturalismo ontológico abrem muitos campos de batalha ambivalentes. O projeto de desemaranhar o que deve ser do que é, de desassociar a liberdade do fato, a vontade do conhecimento, é, sim, uma tarefa infinita. Há muitas lacunas onde o desejo nos confronta com a brutalidade do fato, onde a beleza é indissociável da verdade. A poesia, o sexo, a tecnologia e a dor são incandescentes nessa tensão que traçamos. Mas se se deixa pra trás a tarefa da revisão, se se soltam as rédeas e se afrouxa a tensão, esses filamentos se enfraquecerão instantaneamente.
|
|
|
Pentru că nimic nu este atât de sacru încât să nu poată fi redirecționat și transformat pentru amplificarea libertății noastre, atât din perspectiva problemelor de gen cât și ale umanului, am ales să ne împărțim soarta cu tehnoștiința. Să spui că nimic nu este sacru, că nimic nu este transcendent sau că nimic nu sta în calea dorinței de a cunoaște, de a asambla și hackui este să spui că nimic nu este supranatural. ‘Natura’—înțeleasă aici ca arena infinită a științei—este tot ceea ce există. Și astfel, eliminând melancolia și iluzia, lipsa ambiției și înlăturarea a ceea ce nu poate fi rescalat, a puritanismului libidinalizat a unor anume culturi online și a Naturii ca dat imposibil de reconfigurat ne dăm seama că antinaturalismul nostru normativ a adus după sine un naturalism ontologic. Afirmăm deci că nu există nimic care să nu poată fi studiat științific și manipulat tehnologic.
|
|
|
Наш род отлит из технонауки, для которой ничто не свято настолько, чтобы его нельзя было перестраивать и трансформировать с целью расширения апертуры свободы гендерной и человеческой. Утверждать, что нет ничего святого, трансцендентного или скрытого от воли к познанию, защищенного от взламывания и перепайки, равно утверждать, что нет ничего сверхприродного. Под словом “природа” мы понимаем неограниченное поле науки: это всё, что есть. Таким образом, отвергнув иллюзию и меланхолию, непритязательность и немасштабируемость, либидинизированное пуританство определенных онлайн культур, а также Природу как неизменную данность, мы обнаруживаем, что наш нормативный антинатурализм привел нас к непоколебимому онтологическому натурализму. Нет ничего, что нельзя было бы познать научным путём или подвергнуть технологическому воздействию.
|
|
|
Sme požehnané technovedou, v ktorej nič nie je také sväté, aby sme to nemohli prerobiť či zmeniť za účelom oslobodenia rodu a človeka. Ak tvrdíme, že nič nie je sväté, že nič nie je transcendentné alebo ochránené pred vôľou poznania, zasahovania či hackovania, znamená to, že neexistuje nič nadprirodzené. “Príroda”, v zmysle neobmedzeného priestoru pre vedu, je všetkým, čo existuje. A tak, odhadzujúc melanchóliu a ilúziu; nenáročné a nemerateľné; libidinózne puritánstvo niektorých online spoločenstiev, a Prírodu ako ničím nepozoruhodnú danosť, zisťujeme, že náš normatívny anti-naturalizmus nás priviedol k neoblomnému ontologickému naturalizmu. Tvrdíme, že neexistuje nič, čo by sa nedalo vedecky skúmať a technologicky manipulovať.
|
