|
|
Comme je connaissais les travaux de la terre, je me suis dis qu’il n’y avait rien à faire, on allait le faire s’il le fallait, et on a vécu comme ça. Là-bas, nous avons retrouvé des Lituaniens qui avaient été amenés avant. Ils avaient donné une image particulièrement bonne des Lituaniens, les Russes savaient qu’on emmenait des gens qui n’étaient pas ennemis, bandits, etc., comme le déclaraient les autorités. Là-bas, les gens disaient : “On vous connait déjà…” Ce qui était bien pour nous, c’est qu’on nous a proposé des logements dès le début, car les Russes locaux fuyaient les kolkhozes pour la ville, mais ils avaient peur d’abandonner leurs maisons à on ne sait qui, c’était difficile. Ils demandaient donc de trouver des gens fiables qui pouvaient bien s’occuper des maisons, ne brûlaient pas les clôtures, ne cassaient pas les vitres. Ils demandaient d’aller vivre là et disaient qu’ils nous laissaient ça quelque temps. Les années 1951, 1952 et 1953 ont été difficiles, dans le sens qu’ils payaient très peu pour le travail. On manquait de pain… c’était essentiel le pain. Les pommes de terre, les gens en avaient, ils les plantaient eux-mêmes, mais c’était très difficile avec l’alimentation. Mais rien à faire, les gens se sont habitués. On travaillait dans les champs très tôt le matin. Au printemps, on semait, après suivait la préparation du foin, puis les moissons jusqu’à la tombée de la neige.»
|
|
|
“I was a student and suddenly, two weeks later, I was already working on a kolkhoz. And they said, ‘You’re going to work here, shifting the straw, etc.’ Since I knew about land work, I thought there was nothing for it, we would do it if we had to, and that’s how we lived. Out there we met some Lithuanians who had been taken there earlier. They had given a particularly good image of Lithuanians, the Russians knew that the people being brought were not enemies, bandits and so on as the authorities had said. The people there said, “We know you people already”. The good thing for us was that they offered us somewhere to stay at the outset, because the local Russians were leaving the kolkhoz for towns, but they were afraid of leaving their houses to just anyone, it was difficult. So they wanted to find reliable people who would look after the houses, and wouldn’t burn the fences or break the windows. They wanted to live somewhere else and said that they were leaving the place for a while. 1951, 1952 and 1953 were hard years, because they paid very little for the work. We were short of bread… bread was essential. Potatoes, people had, they planted them themselves, but getting food was hard. But there was nothing for it, people got used to it. We worked in the fields from very early in the morning. In the spring, we sowed, then there was hay-making, then harvesting until the snow fell.”
|
|
|
«Я был студентом и вдруг, всего две недели спустя оказался в колхозе. Мне сказали: “Будешь работать здесь. Будешь таскать солому и пр.” Я был знаком с работой на земле и сказал себе, что делать нечего, придется это делать, раз надо. Так мы и стали жить. Там уже были литовцы, сосланные раньше нас. Благодаря им у всех сложилось очень хорошее представление о литовцах. Русские знали, что мы не враги, не бандиты, как утверждали власти. Местные говорили: "Мы вас уже знаем". Нам повезло, нам сразу предложили жилье, потому что местные жители, русские, уходили из колхозов в города, но боялись оставить дом неизвестно кому, это было тяжело. Поэтому они просили найти надежных людей, которые заботились бы о домах, не сжигали перегородки, не били стекла. Они просили нас пойти к ним жить, говоря, что оставляют жилье на время. 1951, 1952 и 1953 гг. были тяжелыми, потому что за работу платили очень мало. Не хватало хлеба… Хлеб был самым важным. Картошка у людей была, ее сажали сами, но с едой было очень тяжело. Но делать нечего, люди привыкали. Работа в полях начиналась рано утром. Весной сеяли, потом заготавливали сено, а затем собирали урожай, до первого снега.»
|
