kcl – Traduction – Dictionnaire Keybot

Spacer TTN Translation Network TTN TTN Login Deutsch English Spacer Help
Langues sources Langues cibles
Keybot 5 Résultats  museum.gulagmemories.eu  Page 4
  Petrikonis 1 & 5 | Mémo...  
Montrer texteMontrer source en cacheMontrer URL avec texte source
2. Je réfléchis parfois et je me dis que la Lituanie a trop saigné durant l'après-guerre. Si aujourd'hui ils étaient tous en vie, tous ces 26 000 morts dans la forêt, en majorité des jeunes hommes, ils auraient fondé des familles.
Comparer pages textesComparer pages HTMMontrer URL avec texte sourceMontrer URL avec langue cibleDéfinir museum.gulagmemories.eu comme domaine prioritaire
2. Sometimes I think about it and I say to myself that Lithuania bled too much in the post-war years. If they were now all alive, those 26,000 who died in the forests, most of them young men, they would have started families. Most, perhaps 80%, were men of conviction, patriots. They would now have families and the face of Lithuania today would be completely different. But we saved Lithuania’s honour.
Comparer pages textesComparer pages HTMMontrer URL avec texte sourceMontrer URL avec langue cibleDéfinir museum.gulagmemories.eu comme domaine prioritaire
2. Czasami tak sobie myślę, że Litwa za bardzo wykrwawiła się w pierwszych latach po wojnie. Gdyby tych 26 tysięcy - w większości młodych ludzi -, nie zginęło w walkach leśnej partyzantki, to żyliby do dziś, założyliby rodzinę, mieli dzieci. Większość z nich, w 80%, to byli oddani sprawie ludzie, prawdziwi patrioci. Dziś mieliby własne rodziny i Litwa wyglądałaby całkiem inaczej. Ale uratowaliśmy honor Litwy.
  Petrikonis 4 | Mémoires...  
Montrer texteMontrer source en cacheMontrer URL avec texte source
«Ce matin du 26 juin, j'étais, semble-t-il, dans la zone des femmes, baraque n° 5. Soudain, on a entendu un brouhaha, un vrombissement de chars, des tirs de canons, à blanc évidemment. Quand un char tirait, les chiffons partaient dans l'air. Ils étaient chargés avec des chiffons, ce qui comptait c'était le bruit. Ils passaient à toute vitesse, sans regarder s'il y avait des hommes ou pas, les chenilles couvertes de sang. Il y avait une femme lettone, ils lui ont passé dessus, après cela il ne restait plus que des lambeaux de vêtements, plus de femme. On nous a mis dans les baraques qu'ils ont encerclées. J'étais avec un Ukrainien dans une baraque, les soldats tout autour. Je regardais les soldats, ils étaient en face de nous, la porte de la baraque ouverte. Lui, il mettait sa tête dehors pour regarder, les autres lui ont demandé combien ils étaient. Il a sorti la tête et vlan ! Droit dans la tête, il est tombé. Il lui restait un an de camp. Nous l'avons pris, mis sur les lattes en bois. Il a juste gargouillé et c'est tout, il est mort. Je dis que c'est bien que ce n'était pas ma tête. Voilà quel est parfois le destin de l'homme.»
Comparer pages textesComparer pages HTMMontrer URL avec texte sourceMontrer URL avec langue cibleDéfinir museum.gulagmemories.eu comme domaine prioritaire
«Тем утром, 26 июня, я оказался, кажется, в женской зоне у пятого барака. Внезапно мы услышали шум, гудение машин, выстрелы, холостые, естественно. Когда раздавались выстрелы, в воздух взлетали тряпки. Дело в том, что оружие было заряжено тряпками, главное было – создать шум. Танки катились на полной скорости, не замечая людей на своем пути, гусеницы были заляпаны кровью. Там была одна латышка, они просто проехали по ней, после этого валялись только клочки одежды, от женщины не осталось совсем ничего. Они загнали нас в бараки и окружили их. Я оказался в бараке с одним украинцем, вокруг были солдаты. Я смотрел на них, они стояли прямо перед нами, дверь барака была открыта. Он выглянул наружу посмотреть, остальные стали спрашивать, сколько их там. Он высунул голову подальше и бабах! Прямо в голову, он упал. Ему оставался всего год до конца срока. Мы подняли его и положили на доски, он смог только что-то прохрипеть и все, умер. Могу сказать, хорошо, что это была не моя голова. Вот как иногда распоряжается судьба».
  Petrikonis 4 bis | Mémo...  
Montrer texteMontrer source en cacheMontrer URL avec texte source
«Ce matin du 26 juin, j'étais, semble-t-il, dans la zone des femmes, baraque n° 5. Soudain, on a entendu un brouhaha, un vrombissement de chars, des tirs de canons, à blanc évidemment. Quand un char tirait, les chiffons partaient dans l'air. Ils étaient chargés avec des chiffons, ce qui comptait c'était le bruit. Ils passaient à toute vitesse, sans regarder s'il y avait des hommes ou pas, les chenilles couvertes de sang. Il y avait une femme lettone, ils lui ont passé dessus, après cela il ne restait plus que des lambeaux de vêtements, plus de femme. On nous a mis dans les baraques qu'ils ont encerclées. J'étais avec un Ukrainien dans une baraque, les soldats tout autour. Je regardais les soldats, ils étaient en face de nous, la porte de la baraque ouverte. Lui, il mettait sa tête dehors pour regarder, les autres lui ont demandé combien ils étaient. Il a sorti la tête et vlan ! Droit dans la tête, il est tombé. Il lui restait un an de camp. Nous l'avons pris, mis sur les lattes en bois. Il a juste gargouillé et c'est tout, il est mort. Je dis que c'est bien que ce n'était pas ma tête. Voilà quel est parfois le destin de l'homme.»
Comparer pages textesComparer pages HTMMontrer URL avec texte sourceMontrer URL avec langue cibleDéfinir museum.gulagmemories.eu comme domaine prioritaire
“That morning, 26 June, I think I was in the women’s area, Hut 5. Suddenly we heard a loud noise, the sound of tanks, gunfire, blanks obviously. When a tank fired, the cloth wadding went up in the air. They were loaded with wadding, what mattered was the noise. They drove past at top speed, without looking to see if there were any men, with their tracks covered in blood. There was a Latvian woman, they drove over her and afterwards there were only strips of clothing left, no woman. They put us in huts and surrounded them. I was in a hut with a Ukrainian man, soldiers all around. I looked at the soldiers, they were in front of us, the hut door was open. The man put his head out to look, the other asked him how many they were. He put his head out and bang, right in his head, he fell down. He only had one year’s camp to do. We took him and laid him on wooden slats. He just gurgled, that’s all, he died. I say, a good thing it wasn’t my head. That’s what a man’s fate can be sometimes.”
Comparer pages textesComparer pages HTMMontrer URL avec texte sourceMontrer URL avec langue cibleDéfinir museum.gulagmemories.eu comme domaine prioritaire
„Tamtego ranka, 26 czerwca, znajdowałem się w zonie kobiet, w baraku nr 5. Nagle usłyszeliśmy hałas, stukot gąsiennic czołgów, wystrzały z armat, oczywiście ze ślepych nabojów. Kiedy strzelali z czołgu, to w powietrze leciały szmaty. Lufy wypchane były szmatami, dla nich najważniejsze było, żeby było dużo hałasu. Jechali z bardzo dużą prędkością i nie zwracali uwagi, czy na drodze byli ludzie czy nie. Gąsiennice były pokryte krwią. W ten sposób rozjechali Łotyszkę. Śladu po niej nie zostało, tylko same strzępy ubrania. Zapędzili nas do baraków, które następnie otoczyli. Byłem w baraku z jednym Ukraińcem. Ze wszystich stron otaczali nas żołnierze. Stali naprzeciw nas przy otwartych drzwiach baraku. Ukrainiec wychylał głowę, żeby popatrzeć. Pozostali ludzie poprosili go, żeby zobaczył ilu jest tych żołnierzy. Ledwo wychylił głowę za drzwi i dostał kulę w łeb. Od roku był w obozie. Położyliśmy go na drewnianych deskach. Zacharczał i wyzionął ducha. Pomyślałem, że to mogła być równie moja głowa. Jak różne mogą być ludzkie losy.”
Textseiten vergleichenHTM-Seiten vergleichenURL mit Ausgangstext zeigenURL mit Zielsprache zeigenmuseum.gulagmemories.eu als Prioritätsdomäne definieren
«Тем утром, 26 июня, я оказался, кажется, в женской зоне у пятого барака. Внезапно мы услышали шум, гудение машин, выстрелы, холостые, естественно. Когда раздавались выстрелы, в воздух взлетали тряпки. Дело в том, что оружие было заряжено тряпками, главное было – создать шум. Танки катились на полной скорости, не замечая людей на своем пути, гусеницы были заляпаны кровью. Там была одна латышка, они просто проехали по ней, после этого валялись только клочки одежды, от женщины не осталось совсем ничего. Они загнали нас в бараки и окружили их. Я оказался в бараке с одним украинцем, вокруг были солдаты. Я смотрел на них, они стояли прямо перед нами, дверь барака была открыта. Он выглянул наружу посмотреть, остальные стали спрашивать, сколько их там. Он высунул голову подальше и бабах! Прямо в голову, он упал. Ему оставался всего год до конца срока. Мы подняли его и положили на доски, он смог только что-то прохрипеть и все, умер. Могу сказать, хорошо, что это была не моя голова. Вот как иногда распоряжается судьба».
  Panavas 1 - bis | Mémo...  
Montrer texteMontrer source en cacheMontrer URL avec texte source
Comme je connaissais les travaux de la terre, je me suis dis qu’il n’y avait rien à faire, on allait le faire s’il le fallait, et on a vécu comme ça. Là-bas, nous avons retrouvé des Lituaniens qui avaient été amenés avant. Ils avaient donné une image particulièrement bonne des Lituaniens, les Russes savaient qu’on emmenait des gens qui n’étaient pas ennemis, bandits, etc., comme le déclaraient les autorités. Là-bas, les gens disaient : “On vous connait déjà…” Ce qui était bien pour nous, c’est qu’on nous a proposé des logements dès le début, car les Russes locaux fuyaient les kolkhozes pour la ville, mais ils avaient peur d’abandonner leurs maisons à on ne sait qui, c’était difficile. Ils demandaient donc de trouver des gens fiables qui pouvaient bien s’occuper des maisons, ne brûlaient pas les clôtures, ne cassaient pas les vitres. Ils demandaient d’aller vivre là et disaient qu’ils nous laissaient ça quelque temps. Les années 1951, 1952 et 1953 ont été difficiles, dans le sens qu’ils payaient très peu pour le travail. On manquait de pain… c’était essentiel le pain. Les pommes de terre, les gens en avaient, ils les plantaient eux-mêmes, mais c’était très difficile avec l’alimentation. Mais rien à faire, les gens se sont habitués. On travaillait dans les champs très tôt le matin. Au printemps, on semait, après suivait la préparation du foin, puis les moissons jusqu’à la tombée de la neige.»
Comparer pages textesComparer pages HTMMontrer URL avec texte sourceMontrer URL avec langue cibleDéfinir museum.gulagmemories.eu comme domaine prioritaire
“I was a student and suddenly, two weeks later, I was already working on a kolkhoz. And they said, ‘You’re going to work here, shifting the straw, etc.’ Since I knew about land work, I thought there was nothing for it, we would do it if we had to, and that’s how we lived. Out there we met some Lithuanians who had been taken there earlier. They had given a particularly good image of Lithuanians, the Russians knew that the people being brought were not enemies, bandits and so on as the authorities had said. The people there said, “We know you people already”. The good thing for us was that they offered us somewhere to stay at the outset, because the local Russians were leaving the kolkhoz for towns, but they were afraid of leaving their houses to just anyone, it was difficult. So they wanted to find reliable people who would look after the houses, and wouldn’t burn the fences or break the windows. They wanted to live somewhere else and said that they were leaving the place for a while. 1951, 1952 and 1953 were hard years, because they paid very little for the work. We were short of bread… bread was essential. Potatoes, people had, they planted them themselves, but getting food was hard. But there was nothing for it, people got used to it. We worked in the fields from very early in the morning. In the spring, we sowed, then there was hay-making, then harvesting until the snow fell.”
Textseiten vergleichenHTM-Seiten vergleichenURL mit Ausgangstext zeigenURL mit Zielsprache zeigenmuseum.gulagmemories.eu als Prioritätsdomäne definieren
«Я был студентом и вдруг, всего две недели спустя оказался в колхозе. Мне сказали: “Будешь работать здесь. Будешь таскать солому и пр.” Я был знаком с работой на земле и сказал себе, что делать нечего, придется это делать, раз надо. Так мы и стали жить. Там уже были литовцы, сосланные раньше нас. Благодаря им у всех сложилось очень хорошее представление о литовцах. Русские знали, что мы не враги, не бандиты, как утверждали власти. Местные говорили: "Мы вас уже знаем". Нам повезло, нам сразу предложили жилье, потому что местные жители, русские, уходили из колхозов в города, но боялись оставить дом неизвестно кому, это было тяжело. Поэтому они просили найти надежных людей, которые заботились бы о домах, не сжигали перегородки, не били стекла. Они просили нас пойти к ним жить, говоря, что оставляют жилье на время. 1951, 1952 и 1953 гг. были тяжелыми, потому что за работу платили очень мало. Не хватало хлеба… Хлеб был самым важным. Картошка у людей была, ее сажали сами, но с едой было очень тяжело. Но делать нечего, люди привыкали. Работа в полях начиналась рано утром. Весной сеяли, потом заготавливали сено, а затем собирали урожай, до первого снега.»
  Olofsson 8 | Mémoires e...  
Montrer texteMontrer source en cacheMontrer URL avec texte source
Quand le tribunal militaire nus a condamné à Budapest, nous n’étions personne, nous étions des vaincus et eux, les vainqueurs. Je ne dis pas que le critère de la vérité est la mitraillette, mais c’étaient eux les vainqueurs et ils nous ont écrasés.
Comparer pages textesComparer pages HTMMontrer URL avec texte sourceMontrer URL avec langue cibleDéfinir museum.gulagmemories.eu comme domaine prioritaire
The third rule is harder to explain because it concerns the political prisoners. Political prisoners suffer from a professional disease: they always think they’re innocent. I had fellow prisoners, killers from the Arrow Cross Party [Hungarian fascist movement] who worshipped Szálasi [their leader], who massacred Jews, but they did it out of fanaticism and they considered themselves innocent. So the expression, “Me, an innocent man, who those armed bastards want to destroy” made no sense out there. There were four watchtowers with machine guns pointing inwards, we were 2,500 kilometres from our homeland. We couldn’t escape anywhere. We had to forget the division between the innocent and the bastards. And move on; it wasn’t easy. But in ten years, we had the time. Whether we were small and weak or big and strong. When the military court in Budapest sentenced us, we were nobodies, we were the vanquished and they were the victors. I’m not saying that the criterion of truth is the machine gun, but they were the victors and they crushed us. And I said to my fellow, “You guys. All that is settled… If I’m on a path in the forest, I don’t look under my boots to see if I’ve crushed an ant. Why would I? It’s so small. But I don’t agree with being an ant opposite these armed soldiers, so in these circumstances and this situation I must show that I am better, have more value and am nobler than them. That is what mobilises the necessary energy to survive, these small pleasures. So it was terribly important.
Comparer pages textesComparer pages HTMMontrer URL avec texte sourceMontrer URL avec langue cibleDéfinir museum.gulagmemories.eu comme domaine prioritaire
Zasada nr 3 – najtrudniej ją wyjaśnić, albowiem dotyczy ona więźniów politycznych. Więźniowie polityczni charakteryzuje pewien rodzaj zboczenia zawodowego : zawsze uważają się za niewinnych. Moimi współwięźniami byli węgierscy aktywiści ruchu faszystowskiego z partii „ Strzałokrzyżowcy ”, zwolennicy premiera Szàlasi, którzy dokonywali masakry Żydów. Byli fanatykami i uważali się za całkiem niewinnych. W tej sytuacji nie miało najmniejszego sensu twierdzenie typu „ Mnie niewinnego człowieka te uzbrojone łachudry chcą sprzątnąć ? ”. W naszym obozie, oddalonym o 2 500 km od kraju, były cztery wieże wartownicze ze strażą, która miała nas na celowniku. Nie było dokąd uciekać. Trzeba było zapomnieć o podziale na niewinnych i na łachudry i przejść do innej rzeczywistości. Na to mieliśmy bardzo dużo czasu, aż 10 lat. Pojęcia typu mały słaby, duży i silny nie miały najmniejszego znaczenia, kiedy trybunał wojskowy wydawał na nas wyrok w Budapeszcie. Byliśmy nikim, my byliśmy tymi, którzy przegrali, a oni byli zwycięzcami. Nie chcę bynajmniej przez to powiedzieć, że jedynym kryterium dowodzącym prawdy jest karabin maszynowy, ale to oni byli zwycięzcami, a my byliśmy na pozycji przegranej. I oni nas stłamścili. Wówczas zwróciłem się do moim towarzyszyli niedoli : „Chłopaki, posłuchajcie, to jest jedna z danych. Ale weźmy na przykład, że idę leśną ścieżką i nie zaglądam pod podeszwę buta, czy po drodze rozgniotłem mrówkę czy nie. A niby dlaczego miałbym sprawdzać, przecież ona jest tak malutka. Natomiast jeżeli nie chcę być jak ta mrówka wobec uzbrojonych żołnierzy, to właśnie w tej sytuacji muszę się postawić i udowodnić im, że jestem od nich lepszy, że mam inne wartości i szlachetne uczucia. I to właśnie mobilizowało więźniów do przetrwania”. To było niesamowicie ważne.
Textseiten vergleichenHTM-Seiten vergleichenURL mit Ausgangstext zeigenURL mit Zielsprache zeigenmuseum.gulagmemories.eu als Prioritätsdomäne definieren
Третье правило… труднее объяснить, потому что оно касается именно политических заключенных. У них ведь есть профессиональная деформация: они всегда считают себя невиновными. Вместе со мной сидели каратели из «Скрещенных стрел» [венгерского фашистского движения], которые обожали Салаши [своего лидера], уничтожали евреев, но делали это из фанатизма и считали себя невиновными. Поэтому фраза «я ни в чем не виноват, а эти мерзавцы с оружием хотят меня уничтожить» не имела там никакого смысла. Вокруг стояли четыре сторожевые башни с направленными на нас пулеметами, а мы были в 2500 километрах от дома. Мы не могли никуда убежать. И требовалось перестать говорить, что есть невиновные, а есть мерзавцы. И переключиться на другое, а это было непросто. Но с десятилетним сроком у нас было достаточно времени. Малые и слабые, большие и сильные... Когда военный трибунал в Будапеште нас осудил, мы были никем, побежденными, а они – победителями. Я не говорю, что у кого пулемет, тут и прав, но это они разгромили нас, а не наоборот. И я сказал моим товарищам: «Парни, примите это за данность… когда я иду по лесной дороге, то не смотрю под ноги, чтобы выяснить, не раздавил ли я муравья. Какая мне разница? Он такой крошечный. Но если я не согласен быть муравьем перед лицом вооруженных солдат, то я должен показать, что я лучше, я значимее и благороднее их. Что дает силу выжить – это маленькие радости. Вот что чрезвычайно важно».